пятница, 13 мая 2011
Elisa Sednaoui, фотограф Papo
для Harper’s Bazaar Mexico (май, 2011)
Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru
четверг, 12 мая 2011
Написано -sinatra- Прочитать цитируемое сообщение
Madonna, фотограф Steven Meisel
Madonna, фотограф Steven Meisel
для Rolling Stone (июнь, 1991)
Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru
Написано -sinatra- Прочитать цитируемое сообщение
Верушка фон Лендорфф (Veruschka von Lehndorff)
Я родилась в 1939 году. Мой отец был граф фон Лендорфф. Моя мать - графиня фон Кальнайн. Они оба из Восточной Пруссии, там я и родилась - в болотах Маурзее. Тогда это место принадлежало Германии, а теперь там Польша.
Моего отца казнили, а нас - мою сестру и мою мать - отправили в тюрьму Цайтхайнхоф. Но в это время мы не знали, где мы, потому что гестапо схватило нас ночью. Это был не совсем концлагерь, это был специальный лагерь, куда отправляли всех детей таких людей. Для Гитлера мы были худшими из всех немцев, мы предали его. Нас должны были отправить в Сибирь и уничтожить. За две или три недели до конца войны нас выпустили, потому что у матери были большие связи.
Мы росли в Западной Германии как цыгане, потому что потеряли всё. Некоторое время мы жили у друзей, у которых был дом. Потом они уезжали. Мы переезжали каждый год. Я сменила 13 школ.
Когда мне было 18, я училась в художественной школе в Гамбурге. Потом я уехала рисовать в Италию. Я была во Флоренции, и однажды на улице незнакомый человек подошел ко мне и спросил, не хочу ли я сфотографироваться. Итальянские коллекции показывали в Палаццо Питти и Палаццо Строцци, и он отвел меня туда, ко всем этим Кутюрье. Я очень стеснялась. Вы помните Нико, певицу из группы Velvet Underground? Она тоже немного работала моделью, и я помню, как она смеялась, запрокинув голову, когда увидела меня. Не знаю почему. Мне было ужасно стыдно.
В общем, я начала сниматься для итальянских журналов. Я подражала тем моделям, которых видела в Палаццо Строцци, потому что на самом деле не знала, как это делается. Я вовсю позировала, представляете? У меня до сих пор сохранились фотографии. Это очень смешно.
Там я познакомилась с Денизой Сарро. В то время она в мире моды была известным человеком. Похожа на Грету Гарбо. Хельмут Ньютон очень много её снимал, чудесные фотографии. Она работала на показах у Диора и какое-то время снималась у Жан-Лу Сьеффа. И она мне сказала: "Мне нравится твое лицо, и я думаю, из тебя получится замечательная модель. Тебе нужно поехать в Париж".
А ещё до того один её приятель, поляк, приезжал в Германию навестить мою мать. Не знаю, как это вышло, но он сказал маме, что знает крупнейшее модельное агентство в Париже - агентство Дориан Ли. Меня это немного заинтересовало, но не особенно, потому что в тот момент я как раз училась рисовать. А он предложил устроить нам встречу. Он сказал: "Она приезжает в Берлин. Почему бы тебе с ней не познакомится?" И вот я поехала в Берлин и пришла в отель к Дориан.
Она сказала: "Да-а, можно попробовать, но вы такая высокая, даже не знаю. Посмотрим. Приезжайте в Париж". И я поехала в Париж, но работы для меня не было. Я была слишком высокая. И мне, конечно же, всё было малО. А они считали женские колени уродливыми и все время натягивали на меня юбку. Кроме того, у меня было совершенно детское лицо, и в сочетании с моим ростом это выглядело странно. Мое лицо принадлежало "Elle", а тело - "Vogue", и ни то ни другое не работало.
Через год в Париже я познакомилась с Эйлин Форд. Она увидела меня у Дориан, когда приехала за новыми коллекциями Она сказала: "Ой, вам нужно в Штаты. Вы высокая блондинка, а это как раз то, что нам нравится. Вы должны приехать в Нью-Йорк".
Но когда я добралась туда, Эйлин повела себя отвратительно. Она сказала, что никогда меня не видела. Она меня не знает! В Париже она говорила, как хорошо, что я блондинка. А там она заявила, что мне надо покраситься в черный цвет, и послала меня к самому дорогому парикмахеру. Мне пришлось отдать ему все деньги, которые я взяла с собой, - за прическу! Потом она сказала: "Никогда не ездите на такси, вы здесь ничего не заработаете, так что ходите пешком. И сбросьте вес, вы слишком толстая". Я никогда не была толстой. Она отправила меня к адвокату, делать рабочую визу. Я приходила к нему три раза, а потом он сказал: "Слушайте, мне жалко ваших денег. Я должен признаться, что Эйлин велела мне не делать вам визу". Но она не хотела, чтобы он рассказывал об этом мне! Она была такая дрянь! Каждую пятницу она говорила агентам: "Вышвырните её". А они всегда отвечали: "Да ладно, пусть хоть выходные нормально проведет". Так продолжалось какое-то время.
Наконец в 1964-м я вернулась в Европу и ещё немного поучилась в Италии. И там я сказала себе: нужно что-то придумать, потому что теперь я точно знаю, чего делать нельзя. Нельзя приходить к фотографам и показывать пробные снимки. Так делают сотни девушек. Нужно, чтобы тебя не забыли, чтобы они сказали: "А вот в этой девушке что-то есть". Я в себе не сомневалась. Я знала, что во мне есть что-то интересное, и хотела поработать над этим. И я сказал себе: ладно, теперь надо постараться, чтобы другие тоже это увидели.
И я решила превратиться в совершенно другого человека. И получить от этого удовольствие. Я стала изобретать этого нового человека - я решила стать Верушкой. Верушкой меня звали в детстве. Это значит "маленькая Вера". А поскольку я всегда была слишком высокой, я подумала, что будет забавно называться Маленькой Верой. И здорово было иметь русское имя, потому что я ведь и сама была с Востока.
Я решила, что Верушка будет ходить в черном. В то время черное никто не носил. Я купила дешевую копию пальто от Givenchy - очень узкое, только книзу немного расширяется, и короткое, еле колени прикрывает, чёрную бархатную шляпу и очень мягкие чёрные замшевые туфли, каких тогда тоже не носили. В них можно было ходить бесшумно, как дикие звери. Мне казалось, у меня из-за них очень красивая походка. Когда я входила в комнату, я была очень похожа на дикого зверя.
И вот я вернулась и пошла прямиком к Барбаре Стоун. Я сказала ей: "Ты должна рассказать фотографам, что какая-то девушка приехала с Востока, вроде бы из России. Никогда не говори ничего определенного о том, откуда именно. Она хочет переехать в Штаты и встретиться с вами, потому что ей нравятся ваши фотографии. Она очень интересуется фотографией. Она вообще очень необычная девушка. Вы должны на неё посмотреть". И конечно, они очень часто говорили да, потому что им нужны были необычные девушки.
Я приходила и говорила: "Здравствуйте, как поживаете?" А они отвечал: "Можно посмотреть на ваши фотографии?" А я говорила: "Фотографии? Я не ношу с собой фотографии. Зачем? Я знаю, как я выгляжу. Я хочу посмотреть, что делаете вы". И конечно, их это цепляло. Я помню, Пенн сказал: "А вы не могли бы зайти в "Vogue"?" И он позвонил.
С моей первой поездкой в "Vogue" получилось очень смешно. Я уже видела Вриланд в "Harper's Bazaar", и она говорила что-то вроде: "О, у вас чудесные ноги!" или "У вас отличный костяк". А тут, в "Vogue", она сказала: "Кто эта девушка? Запишите мне её имя. Верушка? Верушка, я скоро с вами свяжусь".
Вриланд всё время со мной работала. Я звонила ей и говорила: "Слушайте, я хотела бы снять серию фотографий на берегу, в украшениях". И она отвечала: "Берите всё, что нужно, и езжайте", а потом все публиковала. Очень скоро мы стали командой. Как с Джорджо (Сан-Анжело, стилист, который позднее стал дизайнером). Мы много времени провели вместе, много ездили. Вместе работать и вместе ездить, вот и все наши развлечения. Начали работать в студии сами по себе, ночи напролет там сидели. Мы много придумывали, работали с тканями. Без Вриланд ничего бы у нас не вышло.
Так что я прекрасно работала как Верушка. Людям я нравилась. Потом я познакомилась с фотографом Франко Рубартелли. Это было в Риме. Он был женат на красивой светловолосой швейцарке. Мы с ней были немного похожи, только у неё волосы гораздо красивее. Первые фотографии для американского "Vogue" он снимал с ней - черно-белые, под диким углом, и она при этом делала всякие странные движения. Я это увидела, и мне очень понравилось, и я встретилась с ним в Риме, мы сделали несколько фотографий и очень подружились. "Vogue" хотел расторгнуть контракт с ним; но потом они увидели, какие у нас получились фотографии, и возобновили контракт.
Потом в "Vogue" захотели, чтобы я поработала и с другими фотографами. И я поехала в Японию с Аведоном. Но мне хотелось работать с кем-то, кто работал бы только со мной. И поэтому я очень много делала снимков с Рубартелли, а Дику (Аведон) это совсем не нравилось, потому что Рубартелли был ужасно ревнивый и постоянно названивал мне, даже в студию. Да, с этой парочкой была проблема.
Это было как раз перед "Blow-up". "Blow-up" сделал меня страшно знаменитой. Антониони видел меня в Лондоне, где я работала с Дэвидом Монтгомери. Я очень восхищалась им как режиссером. Как-то ночью он пришел, когда меня снимали, и просидел очень долго, не говоря ни слова, а потом сказал "до свидания" и ушел. И вот, когда я вернулась из Японии, звонит мне Антониони и говорит: "Мне бы очень хотелось, чтобы вы снялись в моем фильме". Я была безумно счастлива. Но все остальные - особенно Рубартелли - пришли в ярость. Он сказал: "Нет, не делай этого, не делай этого!" Но я была уверена в себе. Я скаазла: "Я это сделаю".
Когда я снималась в "Blow-up", я дымила как паровоз. Это было потрясающе. В то время курить было не принято. А после фильма стало модно. Все курили.
После "Blow-up" я уже не так держалась за Рубартелли. Я получала море предложений и всем отказывала, потому что Франко страшно ревновал. Я ведь была ещё неопытная. До Рубартелли я никогда не жила с мужчиной и думала: ну ладно, все мужчины такие. Они просто ужасные ревнивцы. Мне это казалось ужасным, но некоторое время я терпела. Но потом я уже не могла больше терпеть, и я сказала: "Нет, это невозможно".
Мы были вместе пять лет, до начала 70-х. Я уже почти разошлась с ним, но как раз в это время мы снимали фильм "Стоп, Верушка". Я очень сердилась, не хотела, чтобы мое имя было в заглавии, люди могли бы подумать, что это моя история. Но он всё равно сделал по-своему. Вложил в него все свои деньги, и произошла катастрофа. Фильм вышел, успеха не имел, а у него было столько долгов, я думала, ему придется уехать из Рима. Он уехал в Венесуэлу и стал там продюсером, мы больше никогда не виделись.
Первый раз я сделала каменное лицо на террасе в Риме, где мы жили с Франко. Я была одна, расстроена, и я сказала себе: "Что будет со мной? Кем я только не была! Во мне столько разных женщин". Я уже рисовала себя в образе животных и растений. Нет, подумала я, лучше я совсем исчезну и стану камнем. И я увидела, как прекрасна структура камня террасы. И я взяла краски, зеркало и постаралась нарисовать это на моем лице. Пришел Рубартелли, увидел это и сфотографировал меня. А потом я делала это гораздо лучше, для фильма "Стоп, Верушка". У меня был специальный резиновый скальп, и вокруг были камни, и я лежала на камнях. Камера показывала камни, камни, камни - а потом один из камней открывал глаза и смотрел на вас.
И потом я исчезла, кажется в 1971-м. Мои последние фотографии так и не были изданы. Дик Аведон решил снять всю парижскую коллекцию только со мной. И мы поехали в Париж с Арой Галант, которая занималась волосами, и Сержем Лютенсом, отличным визажистом. Он много часов делал мне макияж, а потом Ара сделала мои волосы спереди очень белыми и очень длинными. Нам не понравилось, как это выглядело. Мы хотели всё поменять. Мы решили сделать что-нибудь другое - поработать в парике или ещё что-нибудь. Мы экспериментировали. Но потом Алекс Либерман и Грей Мирабелла, которая только что сменила Диану Вриланд на посту главного редактора "Vogue", посмотрели на фотографии и тоже остались недовольны. Им не понравилось, как я выгляжу. Грейс Мирабелла любила вполне определенный тип внешности, волосы до плеч, очень свежо, очень буржуазно. И она хотела, чтобы и я выглядела так. Я почувствовала, что они хотят изменить мою личность на что-то, что пользуется спросом. Она сказала: "Люди тебя узнают". А я сказала: "Нет. Возьмите для этого другую девушку". И они действительно попросили другую девушку. А я очень долго не работала моделью.
Конечно, я была моделью, только нетипичной. Может быть, я неудавшаяся актриса. Я относилась ко всему этому как к долгой пьесе. Мне никогда не нравилось выглядеть всё время одинаково: иначе я бы не продержалась так долго в этом бизнесе.
Когда я путешествовала с Джорджо Сант-Анджело, мы даже разрезали одежду, если она нам не нравилась. Все дизайнеры были счастливы, потому что фотографии получались просто отличные. Теперь все совсем по-другому. Обязательно должно быть видно платье. Это очень трудно совместить с тем, как работаю я. Я никогда не любила рекламу. Они хотели выпустить водку "Верушка", но потом ужасно рассердились, когда увидели, что я раскрашиваюсь под стены. А я бы даже за миллион долларов не отдала свободы самовыражения. Я позвонила Диане Вриланд по поводу этого контракта. Я уже решила сказать нет, но хотела услышать её совет. Она сказала: "Верушка, будь очень, очень, очень упрямой, а потом скажи нет". Мне это ужасно понравилось.
Я жила в Германии с 1971 по 1976 год. Окружающий мир больше не интересовался тем, что я могла делать в качестве модели, так что я попросту сказала: "Ладно, займусь чем-нибудь другим". Это было вполне естественно. Я начала заниматься рисованием на теле вместе с Хольгером Трюльчем. У меня был дом, я жила там с Хольгером, мы расписывали мое тело, и я сливалась с пейзажем. Это была модельная карьера наоборот. А потом мы стали рисовать на платьях. Это была пародия на модельный бизнес. Я раскрашивала себя под мужчину.
Когда мы с Хольгером нашли склад одежды в Италии, где сделали поразительную серию фотографий в 1988-м, мы и не подумали, что будем использовать одежду. Просто это место показалось нам визуально интересным, но оказалось, что там хранятся горы старой одежды, и это было очень похоже на мою жизнь. Я не хотела делать такую психологическую работу, но слишком сильна была связь с моей историей, моими корнями. На наших фотографиях склад выглядит очень красиво, но если вы присмотритесь, подумаете о лагерях, где они шьют одежду, вы поймете, что это на самом деле очень страшно. Так что это красавица, внутри которой сидит чудовище. И это серьёзно.
Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru
Написано -sinatra- Прочитать цитируемое сообщение
Хельмут Ньютон (Helmut Newton)
Гельмут Ньютон в представлении не нуждается. Если схватить за кадык любых фотографов и спросить их о влияниях да любимцах от фотографии, то 99% назовут господина Ньютона. Ньютон - это икона, идол, легенда и рафинированная попса. Одни называют его отцом модной фотографии и утверждают, что именно он внес в fashion-фото театральность и сексуальность, помешанную на декадансе, роскоши и изяществе; другие говорят, что восхищаться Ньютоном пошло, попсово и вообще не гоже для подлинных индивидуалистов. Все это не важно. И те, и другие Ньютона знают. Он уже история. Папаша Ньютон зачал то, что сегодня называют традиционным глянцевым гламуром. Ньютон - корень. От Vogue до Playboy, от Уорхола до Рифеншталь, от политиков до доберман-пинчеров - эксперименты Ньютона определяли стили, вычленяли характеры и из новаторского искусства перевоплощались в общепринятую норму. За это он, собственно, и порицаем когортой подвальных снобов.
Лите Хардинг удалось побеседовать с Ньютоном за ланчем в легендарном ресторане «Kronenhalle» в Цюрихе в 2001 году.
Какой ваш любимый журнал? Мне очень нравился порно-журнал «Бандажные Домохозяйки», который когда-то продавался в Лос-Анджелесе. Не знаю, существует ли он по сей день, но там было отличное содержание.
Снимали для них? К сожалению, нет…
Зато снимали для «Playboy». Да-да. Но сейчас я убежден, что моя работа слишком причудливая для «Playboy». В «Playboy» работают хорошие, щедрые и понимающие люди. У меня всегда с ними были теплые отношения, но однажды их представитель из Чикаго написал мне: «Гельмут, вы так давно ничего для нас не снимали? Не хотите возобновить сотрудничество? Только нам нужно что-то менее причудливое, чем ваши работы для французского «Vogue».
Вы когда-то писали, что в 70-х американский «Vogue» был весьма смелым. Да, Алекс Либерман был молодчиной…
Ну, он обязан был быть таким… Опасным. Мы все его боялись.
Почему? У него и вправду были замашки диктатора? Худшее случалось тогда, когда он вызывал тебя к себе в офис и начинал со слов «Дорогой друг». После этих слов ты оказывался в реке с дерьмом без весла да лодки поблизости. Алекс Либерман был молодчиной!
Он всегда издавал то, что вы ему приносили? О, нет! Он тщательно пересматривал все фото, и когда заказ был на десять карточек, брал зачастую всего пару штук. Я спрашивал его: «В чем дело, Алекс?». «Гельмут, - говорил он спокойно, - вы должны оставаться гибким и все понимать».
Кто первым издал ваши работы? Все началось в 50-х с австралийского «Vogue». Часть этих работ вошли в книгу «Pages from the Glossies», где прослеживается история моих фотографий от Австралии до 90-х.
Действительно интересно наблюдать за вашим развитием – от начала и до конца ваши работы одинаково сильны. Сотрудничаете ли вы с новыми журналами? Мне постоянно предлагают сотрудничество новомодные издания вроде «Purple» или «Dazed & Confused», но я убежден, что их страницы должны быть заполнены молодыми людьми, а не почетными старикашками вроде меня.
А кто же вам нравится из молодняка? Терри Ричардсон! Раньше я полагал его фотографии простым эпатажем ради эпатажа и считал все это жуткой скукотищей, но теперь я понял, что у него есть собственный проникновенный почерк.
Я не могу избавиться от чувства, что все ваши работы объединены одной историей. Алекс Либерман сказал однажды: «Фотографии Ньютона имеют историю, у которой нет начала, середины и конца». Вы не знаете, как все это существует вместе, но определенно здесь есть история.
Большинство женщин на ваших фотографиях в буквальном смысле полыхают силой духа, в то время, как большинство современных fashion-фотографов используют в основном «сладеньких одиноких овечек». Я не люблю работать со знаменитыми моделями. Да них фотография стала рутиной, и никакой искренности и естественности от них не добьешься.
Что вы ищете в человеке, когда выбираете девочку для съемки? Мои вкусы постоянно меняются. Когда я приехал в середине 50-х в Париж большинство моделей были милыми маленькими француженками. Сейчас француженки похожи на американок. Это исходит из их образа жизни – еды, спорта, одежды, предпочтений и вкусов. Мир быстро американизируется. Все становится одинаковым – сплошные тапочки и джинсы.
Да, и, пожалуй, это не скоро изменится. В начале 60-х было время, когда у женщин не было талии. Помните эти платья-рубашки и одежду «колоколом»? До этого женщины в Австралии могли использовать собачий ошейник в качестве пояса. Потом пришла Твигги. Вы же знаете, кто такая Твигги?
Да, оригинальная бродяга. Затем шведские, немецкие и американские девочки вышли на арену 80-х. Все они напоминали водителей грузовиков. Вот такие девочки мне нравятся. Это был восход таких моделей как Синди Кроуфорд. Синди – невероятная, высокопрофессиональная модель. В 90-х все изменилось, и в моду вошли эти худощавые голодающие наркоманки.
Многие фотографы 90-х являются вашими последователями, чуть ли не копируя ваш стиль – все эти номера, автомобили, собаки. Я тронут тем, что могу влиять на молодых. В свое время на меня влияли Брассэ и Эрик Саломон. Убежден, что Брассэ можно найти в моих ранних фотографиях, и это хорошие работы. Но что меня бесит, так это когда наследованием занимаются зрелые знаменитые фотографы. Не хочу тыкать пальцем, но обратите внимание на рекламу дома Versace. Помните фото женщины с подвязками?
Вы намекаете на Стивена Мейсела? Стив – отличный фотограф. Но это тупой способ работы. Стоит заметить, я не отрицаю, что молодым людям нужно с чего-то начинать. Я рос в эпоху Баухауса и фотографов вроде Махоли-Нэйси, Картеш или Брассэ.
Все они любили абстрактные тени и острые углы. Все они фотографировали со своих балконов. Я и сам по сей день так делаю. Когда ты фотографируешь с балкона у тебя только два выхода – снимать то, что внизу, или снимать то, что вверху. После Родченко все стали фотографировать трубы дымоходов по диагонали.
Вы – ребенок европейского модернизма. Да. На первом фото, которое я сделал, был фонтан в Берлине. Мне было двенадцать лет. И что же я сделал? Я снял фонтан диагонально, наискось. А все потому, что насмотрелся этих модернистских картин.
20-е и 30-е гг. были очень интересным периодом в фотографии. Особенно в Германии. Да, много всяческих интересностей случалось. Например, выставка «Кино и Фотография» в Штутгарте. Также нельзя не упомянуть американку Маргарет Бурк-Уайт – она была фантастической красавицей. Уверен, она была горячей женщиной. Я читал, что во время войны она спала со всеми американскими генералами, чтобы получить доступ к местам, которые захочет снять. Правда, Маргарет была плохим техником. Все свои фото печатала не она, а её знакомый старик.
А вы когда-нибудь печатали сами фотографии? Я делал это, когда был молодым и бедным, но у меня это всегда плохо получалось. Когда я встретил свою жену Джун, у нас совсем не было денег, поэтому мне приходилось обрабатывать пленку в увеличителе, а ей заниматься последующими процедурами. Но сейчас у меня свои мастера в Париже, с которыми я работаю годами. Они никогда не делают ретуширования, разве что иногда кадрируют снимки, но в большинстве случаев мои снимки в этом не нуждаются.
Помнится, Джун сфотографировала вас для своего альбома «Alice Springs Portraits». Она – отличный фотограф. У неё дар и хороший, естественный глаз.
Джун постоянно с вами и не редко находится рядом во время вашей работы над очередным проектом. Бывает, что она возражает против чего-то, что вы собираетесь сделать? Иногда. Женщины чувствительно относятся к плоти. Особенно Джун – она очень консервативная.
Я слышал другие мнения. Вы знаете, женщины также непредсказуемы. Однажды Джун принесла домой две картины Роберта Мапплеторпа, когда о нем ещё никто не знал. Когда я их увидел, то сказал: «Ты что, сошла с ума? Я не собираюсь вешать это на стены моего дома!», но Джун возмутилась: «Ты ничего не понимаешь. Они восхитительные!».
Красота большинства ваших фотографий обязана свету. Вы действительно ощущаете все его нюансы. Я снимаю 35мм «Canon». В 90% случаев он установлен на автоматическом режиме. Я даже использую встроенную вспышку. Это настоящий походный набор любителя.
Я всегда считала, что вы помогли fashion-фотографии выбраться из студии на улицу. Вы видели одну из моих последних фотосессий для американского «Vogue»? Они сняли для меня огромную голливудскую студию с дорогущим освещением, но я сказал им, чтобы убрали все эти понты к чертовой матери, и в итоге снимал на свою любительскую 35мм камеру. Я предпочитаю использовать крайне умеренное освещение.
Вы часто говорили, что любите фотографировать поблизости от дома и не уделяете лишнего времени поиску экзотических мест. Верно. Много лет назад, когда я работал для американского «Vogue», меня привезли в Мауи на Гавайи. Однажды утром я получил сообщение от Алекса Либермана: «Гельмут, поднимите свою задницу и отправляйтесь к местному кратеру. Мне доложили, что вы фотографируете исключительно возле гостиницы. Это не то, что нам нужно! Нам нужно больше Мауи!». Вероятно, «Vogue» заключил сделку с местными туристическими бюро.
Мне кажется это удивительно, что и цветные, и черно-белые фотографии получаются у вас одинаково хорошо. Здесь много секретов. Фотография – это очень хрупкий, тонкий бизнес, понимаете?
О чем вы думаете, когда снимаете на цветную пленку? Ни о чем. Более того, я дальтоник.
Правда? Ну и что с того, что я не вижу разницы между зеленым и синим? Я люблю насыщенные яркие цвета. Мне не нравится этот монохроматический творческий подход к цвету. Когда я отдаю пленки моим печатникам, то говорю им, что фотография должна быть похожа на открытку – небо должно быть синим, а трава – зеленой.
Ваши женщины такие сильные. Похоже, у вас особое чутье по отношению к женской красоте, сексуальности и духу. Возможно, я хотел быть девочкой.
То есть, ваши модели – это воплощение вас? Да нет. Но я убежден, что большинство фотографов и редакторов воплощают себя через своих моделей. Возьмем, к примеру, Анну Вентур. Она очень тонкая и шикарная женщина. Её окружают только тонкие и шикарные женщины. Только тонкие и шикарные женщины печатаются на страницах её журнала.
Что же касается вас? Мне всегда нравились ковбои – то, как они ходят, говорят, ведут себя. Особенно в кино. Ковбои – это воплощение определенности пути. Они шагают гордо, а под их ладонями сверкают револьверы, которые они готовы выхватить в любую секунду. Поэтому мои девочки часто похожи на ковбоев. Их руки должны быть готовы выхватить револьверы. Я не говорю им, что делать. Я только показываю. Поддерживаю их.
Руки так важны? Да. Они могут и вовсе не задействоваться в постановке, но сами по себе они обязаны выражать силу.
Считаете ли вы, что некогда были не поняты, а ваши работы – неправильно интерпретированы? Некоторые полагают вас шовинистом. Как вам кажется почему? Быть может, некоторые люди просто не понимают вашего чувства юмора? Меня это все не волнует. Когда люди называют меня порнографом и извращенцем – это попросту глупо. Я бросил заниматься фэшн-сьемкой спустя два года, потому что сполна этим наелся. Я просто работал для журналов с «девочками», типа «Playboy» и «Oui». Я сделал это, чтобы преодолеть ту стабильность, которую я строил долгие годы, работая для «Vogue». Это правда, что я снял порнофильм. Но я только один раз показал его в музее.
Европейские художественные круги всегда были более благосклонны к вашей работе. Сейчас ситуация изменилась и основной интерес проявляют американцы. В одном из крупнейших американских городов есть один очень крутой музей. Я позволю себе обойтись без названий, но догадаться о чем идет речь вам будет не сложно, учитывая, что я часто ошиваюсь в Калифорнии. Много лет назад куратор этого музея захотел сделать выставку моих работ. Я сказал ему, что у него ни за что не получится получить разрешения. Для этого нужно было пройти кучу инстанций, и у каждой получить разрешение на проведение такой выставки. Этот куратор получил почти все разрешения, и внезапно заявляет мне: «Извините, но мы планируем расширяться, нам нужны деньги. Если мы будем выставлять Ньютона, мы не получим денег». Так все и закончилось.
Помню, показ ваших работ был также в Национальной Галерее Берлина. Это, конечно, очень приятно висеть на стене музея. Но… Я стал фотографом, потому что не знал, чем ещё я мог бы заняться. И я всегда был фотографом-наемником. Я никогда не надеялся получать деньги от музеев. Мне платят не музеи, а люди, которые создают одежду, мотоциклы и бутики.
2001.
Перевод с английского
Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru
Написано -sinatra- Прочитать цитируемое сообщение
Britni Stanwood, фотограф Pamela Hanson
Britni Stanwood, фотограф Pamela Hanson
(2006)
Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru
Написано -sinatra- Прочитать цитируемое сообщение
Правила жизни. Дэвид Финчер
Дэвид Финчер
Режиссер, 48 лет
- Полное имя — Дэвид Лео Финчер.
- В 18 лет Финчер поступил на работу в компанию «Industrial Light & Magic» Джорджа Лукаса, где проработал четыре года.
- В 1987 году объединившись с тремя режиссерами Домиником Сена («Пароль Рыба-меч», «Угнать за 60 секунд»
, Найджелом Диком и Грегом Голдом основал киностудию «Propaganda». - Дэвиду предлагали снять фильм «Поймай меня, если сможешь» (2002).
Когда мне исполнялось 8 лет, я попросил у родителей в подарок духовой пистолет или восьми-миллиметровую камеру. Они ни за что не подарили бы мне пистолет.
В первом классе мы ужасно боялись Зодиака (серийный убийца, орудовавший в Калифорнии в конце
Всегда находятся люди, готовые передрать твои фильмы, поскольку сами ничего не могут выдумать. «Уау, Семь — это о разложении. Это приносит бабки». Я не хочу сказать, что снял шедевр, но я хотя бы не лишен вкуса.
Мне хочется делать кино, которое бы действовало на зрителя так, как я задумывал. А не кино, на которое дрочили бы серийные убийцы.
Не уверен, что кино должно развлекать. Мне интереснее кино, которое ранит. Я люблю «Челюсти» за то, что с 75 года не купаюсь в океане.
Я уверен, что некоторые люди снимаются в кино, только чтобы получать в ресторанах столики получше.
После тридцати пяти не остается правды. Только разные степени вранья.
Я решил стать режиссером, посмотрев Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид.
В нашем районе киноиндустрию никогда не воспринимали, как что-то недосягаемое. Чувак, живший через дом от нас и каждый день выходивший в халате за газетой, был Джорджем Лукасом.
У меня много друзей вице-президентов и президентов киностудий, и все они не понимают простой вещи: мое имя будет на афише, а их — нет. Их мнение также ценно, как мнение любого другого зрителя.
Продюсеры боятся продавать что-то новое. Им вечно хочется повторять: «не беспокойтесь, это все тот же биг мак со средней картошкой и ванильным коктейлем.»
Я приглашаю актеров на роли, нужные мне, а не на те, которые им бы хотелось сыграть. Иногда им сложно с этим смириться. У меня простые правила: приходи, выучив текст. Я не против дискуссий для чего это нужно или какова драматическая композиция сцены с тем, кто сделал домашнее задание. Но не с тем, кто просто мучается от похмелья. Это было бы неуважительно по отношению к другим.
Никогда не инвестируйте своих денег в кино, если вы не Мел Гибсон.
Не так уж часто выпадает возможность сделать что-нибудь вроде Бойцовского Клуба. Если бы все люди, позже купившие его на дивиди, пришли бы на него в первый уикенд, сейчас бы мы смотрели Бойцовский Клуб-2. После выхода фильма мне не говорили «только скажи, чего тебе хочется». Я ждал следующего предложения три года.
Развлечение должно сопровождаться маленькой дозой медикаментов. Некоторые ходят в кино, чтобы им напомнили, что все в порядке. По мне это ложь. Все не в порядке.
Я в ответе за то, как я заставляю зрителей себя чувствовать, и мне хочется, чтобы они чувствовали себя неуютно.
Всякий, кто смотрит по сторонам, чтобы достичь гармонии, — идиот или серьезно болен.
Воинственность помогает делать кино. Так же как боязнь провала и навязчивое желание всем нравиться. Но паранойя просто необходима.
Достаточно обладать страстью и какой-нибудь сраной идеей, и люди не будут мешаться под ногами, потому что им нужно за кем-то следовать.
Режиссура — это работа. Клевые мелочи, вроде придумывания кадров занимают один процент времени. Остальные 99% — это попытки собрать все вместе, когда всюду вокруг долбаный хаос, и чинить поломки приходится собственным дерьмом. Работа режиссера — сохранять убеждение, что результат стоит тех денег, крови и пота, которые на него потрачены.
Киносъемки легче всего описать так: ты пишешь акварелью что-то, расположенное в трех кварталах от тебя, глядя через телескоп, сорок человек держат кисть и ты командуешь ими с помощью рации.
Однажды я записался на летнюю киношколу в Беркли, со школьным товарищем. Там были люди, полные высоких чувств, и намерений изменить мир. До чего же тупые и говенные фильмы они снимали. В киношколах преподают те, кто не может снимать.
Самосовершенствование — онанизм. Я в этом совершенно уверен.
Я никогда не интересуюсь чужим мнением.
Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru
Написано -sinatra- Прочитать цитируемое сообщение
Андрей Пежич (Andrej Pejic)
Андрей Пежич
модель
Иногда я чувствую себя женственным, иногда более мужественным. Не смотря на то, что люди видят во мне больше женского, я чувствую в себе два пола одновременно. И на данный момент, мне комфортно в этом состоянии.
До восьми лет я жил в Сербии. А она не самая толерантная страна. Но в детстве я был очень миленьким, и мне все прощалось. Все стало намного сложнее с возрастом. И я очень благодарен своей матери, которая всегда была на моей стороне и защищала меня от нападок окружающих.
Модой я начал интересоваться с детства: читал модные журналы, обожал ходить по магазинам. Но я никогда не задумывался о карьере модели.
Моя история банальна. Я продавал фрукты на рынке в Мельбурне. Ко мне подошел агент и купил у меня клубнику. Затем он поинтересовался, не хотел бы я поехать с ним в агентство. Сначала он подумал, что я девушка. То, что я парень, выяснилось только в агентстве. Но это только еще больше заинтриговало его.
Самым крупным моим женским показом стало январское шоу Gaultier в Париже. Прошло достаточное количество времени, пока люди поняли, что я могу демонстрировать одежду для женщин. Многие считали, что мое тело не подходит для этого. Но как вы видите, оно подошло.
В чем разница между мужским и женским показом? Женская мода более требовательна. На женском показе большое внимание уделяется тому, как ты ходишь и как ты двигаешься. На мужском показе ты просто проходишь и все.
Я отталкиваюсь от того, кем меня хотят видеть окружающие. В женском образе я более чувственный и сексуальный, в мужском – я обычный. В индустрии моды мужчины менее интересны, чем женщины.
Другие модели очень лояльны ко мне. Не могу сказать, что они ведут себя как мои лучшие друзья, но и палки в колеса не вставляют. На мужских показах я обычно самая женственная модель. Но мужественных моделей это совсем не смущает.
В повседневной жизни я ношу как мужскую, так и женскую одежду. Но я заметил, что хорошо одеться и за меньшие деньги можно только в женскую одежду. Хорошая мужская одежда стоит немалых денег.
Если мне приглянулось какое-то платье, то я без раздумий его надену. Я также ношу высокие каблуки.
Я считаю, что у любви нет границ.
Я не трансвестит и не хочу перевоплощаться в кого-то, кем не являюсь.
текст: zeit.de
перевод: face.ru
Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru
среда, 11 мая 2011
Nadine Strittmatter, фотограф Steven Lyon
для SOUP # 2
Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru